Туман ожидает зрителя и в финале «Новостей из дома» Акерман, согласно воле авторки показанного без с...
Туман ожидает зрителя и в финале «Новостей из дома» Акерман, согласно воле авторки показанного без субтитров — письма матери из дома она не считала необходимыми для перевода на другие языки, предпочитая ограничить их приватность хотя бы носителями языка. Надо сказать, что иногда просмотр фильмов без полного его понимания не обязательно идет во вред — пару лет назад я в отсутствие субтитров посмотрел «Ночью на пляже одна» Хона Сан-су и остался в полном восторге, не до конца понимая взаимоотношения между персонажами и их драмы и, естественно, не уловив, что в определенный момент там зачитывается, кажется, Чехов. В письмах начинаешь не ловить известные тебе французские слова, а обращать внимание на их ритм, вникать в интонацию, несколько отрешенную и словно отстраняющую от Акерман, похожую на ту, что была у нее в «Я, ты, он, она». Как и ее дебют, «Новости» это фильм об одиночестве и мне сложно вспомнить другого режиссера, настолько мастерски показывавшего эту тему языком кино.
Лишенные всякого перевода кадры становятся грустными открытками на родину — у писем матери не то чтобы нет ответа, этот фильм и есть ответ. Его можно трактовать по-разному: в оптимистичном ракурсе это лишь съемки повседневной жизни, которая окружает тебя. Но в целом ощущения Акерман легко понятны любому, уехавшему из родного города в новую, неизвестную для тебя среду. Сначала мы видим пустые улицы с редкими машинами — точно так же эта пустота и нехватка знакомого чувствуется в первые дни разлуки. Затем людей становится все больше, но все они проходят мимо, единственное их вмешательство в твою жизнь это взгляд в твою сторону — точно так же и ты проходишь мимо них, нигде не задерживаясь. Пустые, готовые к закрытию дайнеры, круглосуточные магазины, в которых нет посетителей, люди, спешащие непонятно куда и машины, едущие из ниоткуда в никуда — вот он, Нью-Йорк Акерман. Единственное место, куда она позволяет себе зайти это метро, максимально общественное, такое, в котором можно провести весь день, застрять, никого не потревожить и ни с кем не пообщаться. Это место для одиночек, которые никуда не спешат.
Или для документалистов? Не потому ли люди не вмешиваются в жизнь Акерман, потому что она работает, снимает кино? Почему это сразу мы должны сравнивать такой портрет города с одиночеством? Мне кажется, на это прямо указывает главное решение фильма в области звука — из своих «открыток» Акерман убирает всё, кроме проезжающих мимо машин, стука вагонов метро, шума мотора теплохода. Это оставляет верное, то есть очень гнетущее впечатление: город лишен разговоров, музыки, всего, что делает его более пригодным для жизни, попросту комфортным. Лишь в самом конце Акерман позволяет себе выдохнуть — немного отдалившись от Нью-Йорка, мы начинаем слышать крики чаек, но и они вскоре пропадают, оставляя нас наедине с городом-призраком в утреннем тумане. Он выглядит как нарисованный, ненастоящий, даже идеальный — и оттого совершенно невыносимый. Возможно, никогда мне не было настолько горько от момента, когда фильм кончается и ты остаешься в черном кинозале один на один с мыслями.
Лишенные всякого перевода кадры становятся грустными открытками на родину — у писем матери не то чтобы нет ответа, этот фильм и есть ответ. Его можно трактовать по-разному: в оптимистичном ракурсе это лишь съемки повседневной жизни, которая окружает тебя. Но в целом ощущения Акерман легко понятны любому, уехавшему из родного города в новую, неизвестную для тебя среду. Сначала мы видим пустые улицы с редкими машинами — точно так же эта пустота и нехватка знакомого чувствуется в первые дни разлуки. Затем людей становится все больше, но все они проходят мимо, единственное их вмешательство в твою жизнь это взгляд в твою сторону — точно так же и ты проходишь мимо них, нигде не задерживаясь. Пустые, готовые к закрытию дайнеры, круглосуточные магазины, в которых нет посетителей, люди, спешащие непонятно куда и машины, едущие из ниоткуда в никуда — вот он, Нью-Йорк Акерман. Единственное место, куда она позволяет себе зайти это метро, максимально общественное, такое, в котором можно провести весь день, застрять, никого не потревожить и ни с кем не пообщаться. Это место для одиночек, которые никуда не спешат.
Или для документалистов? Не потому ли люди не вмешиваются в жизнь Акерман, потому что она работает, снимает кино? Почему это сразу мы должны сравнивать такой портрет города с одиночеством? Мне кажется, на это прямо указывает главное решение фильма в области звука — из своих «открыток» Акерман убирает всё, кроме проезжающих мимо машин, стука вагонов метро, шума мотора теплохода. Это оставляет верное, то есть очень гнетущее впечатление: город лишен разговоров, музыки, всего, что делает его более пригодным для жизни, попросту комфортным. Лишь в самом конце Акерман позволяет себе выдохнуть — немного отдалившись от Нью-Йорка, мы начинаем слышать крики чаек, но и они вскоре пропадают, оставляя нас наедине с городом-призраком в утреннем тумане. Он выглядит как нарисованный, ненастоящий, даже идеальный — и оттого совершенно невыносимый. Возможно, никогда мне не было настолько горько от момента, когда фильм кончается и ты остаешься в черном кинозале один на один с мыслями.
Добавить комментарий
Вы не авторизованы! Войти или зарегистрироваться?